хронически хреничен
На октябрьском куроко-фесте в линейке Аомине взяла номер с Сакураем, но дописала почему-то только сейчас.
Аокуро, Сакурай и гест стар Нигоу, героям по 30 лет, немного романса и ангста.
"Зачем смотреть на океан"Что можно хотеть, если будущая жена похожа на любимую девчонку из порножурналов, секс с ней хорош, да и сама она не самая тупая дура на свете? Это абсолютно нормально; ему тридцать, баскетбольная карьера движется к закату, а накопленного капитала и экономического образования хватит на открытие своего бизнеса. Его невеста — дочь одного из крупных владельцев сети магазинов спортинвентаря, и она без ума от него и зовет ласково "Дай-чан". И те пустота и скука, которые сидят в Аомине и ноют до тошноты, не важны.
Но в прекрасный день свадьбы Аомине захлебывался ими. Гроза бушевала, срывая праздничные ленты и воздушные шары, и пустота внутри, подражая грозе, взбунтовалась. На входе в церковь Аомине вырвало. День свадьбы — день, когда его контракт истекает, и баскетбольный мяч останется пылиться до редких попыток поиграть в стритбол на выходных. Мяч давно превратился в его якорь, сцепляющий прошлое, настоящее, будущее. И когда он исчезнет, Аомине придется найти другую опору. И он видел ее лишь в синих, спокойных и понимающих глазах.
И он убежал.
— Ой, простите, простите!
По крайней мере, он попытался. И чуть не упал в лужу, подхватив какого-то парнишку за собой.
— Аомине-сан?
— Сакурай? Что ты здесь делаешь вообще?
— Эм, я же ваш шафер? Ваша невеста говорила, что я, прошу прощения за нескромность, единственный приятный глазу ваш знакомый, и вы сами не против... Вы не знали? Ой, простите!
Вредные привычки далеко не всегда уходят со временем, подумал Аомине. Хотя, что там привычки, весь Сакурай Рё застыл в возрасте пятнадцати лет и в смокинге выглядит как выпускник средней школы.
— Чудесно, а я с этой свадьбы сбегаю. Расходимся, Сакурай, тебя все снова наебали.
— Я с вами, Аомине-сан, — неожиданно решительно заявил Сакурай. — Простите, но вы явно не в порядке.
И все же люди меняются.
*
Они молча шли кварталов пять под дождем, и Сакурай каждый квартал предлагал Аомине зонт, но тот отмахивался. Когда они дошли до забегаловки, которая стояла на месте старого "Маджи Бургера", Аомине кивнул Сакураю. В забегаловке было почти безлюдно — в выходной день сюда не набивались сотрудники близлежащих офисов, а только пара-тройка прохожих, спасающихся от ливня.
Аомине сел на диванчик, и Сакурай присел напротив него, переводя дыхание; за Аомине трудно было поспеть, учитывая, что у того был баскетбол, а у Рё только баскетбольное кольцо висит на стене в офисе. Он все еще бросает неплохие трехочковые. Метания старого знакомого были ему непонятны, хотя, он догадывался, что это связано с другом Аомине из Сейрина. Только из-за него Аомине терял душевное спокойствие и начинал метаться как зверь в клетке. Или же наоборот, был самим воплощением решительности и мощи.
— Мне нужно найти Куроко, — сказал Аомине, глядя, как с него стекает дождевая вода на деревянный пол.
Взглядом, как будто это что-то хорошее, невольно подумал Сакурай. И достал телефон.
— Я сейчас узнаю, — ответил Рё. — Имаёши-сан точно что-то знает.
Имаёши действительно знал адрес и телефон Куроко. Он даже знал, что приглашение на свадьбу Аомине ему ни к чему. И ни Сакурай, ни, тем более, Аомине не интересовались тем, откуда Имаёши Шоичи знает все про всех. Спрашивать что-то у него может только сам дьявол, думали они.
Аомине, получив адрес, выбежал из забегаловки, расплатившись по счету за себя и Сакурая. Открыв книжечку со счетом Рё увидел обручальное кольцо с завернутой в него тысячей йен.
Возможно, Сакурай — никудышный шафер и больше на свадьбы его не будут приглашать даже случайно, но, кажется, так даже лучше. И он пойдет и принесет извинения за Аомине-сана; Аомине-сан все еще не умеет извиняться, как и прежде.
*
Что можно хотеть, если тебе дали повышение, и теперь ты не только возишься с детьми, но и с куда более невыносимыми взрослыми, твой пёс стареет и прихрамывает на две лапы на прогулках, а дома ждет лишь новый двд с ужасами, свежая пицца и пиво? Это абсолютно нормально, думал Куроко, хоть и грустно немного.
Фильм был относительно неплох, несмотря на простоватый замысел — кто-то переодевается в клоуна и запугивает жителей небольшого городка до смерти. И никто не садился рядом с Тецуей, смотря минут пять в экран и восклицая "а, вспомнил, Тецу, убийца — дворецкий!". Такое позволено было когда-то только Акаши. Ему не было дела до кинематографа, но за те же пять минут он мог предугадать развязку сюжета почти любого фильма. Главное, чтобы была крупица логики, сказал Акаши. И вскоре Кисе радостно начал подсовывать к просмотру трэш.
На двадцатой минуте банка пива опустела, и Куроко поставил фильм на паузу, на трепещущем моменте с девушкой в душе и неведомой тенью за ней. В голове немного шумело от алкоголя и усталости. И звонка в дверь он никак не ждал. Не ждал он и древнего, совсем забытого треска где-то глубоко внутри, как будто его сердце — какой-нибудь грецкий орех, и если взять железные тиски, можно раздавить его оболочку. Раздробить. Сокрушить. До осколков.
— Здравствуй, Аомине-кун.
Аомине все еще целовался, будто старался выпить его душу. Холодный, мокрый, красивый и с яркими-яркими глазами. Если бы океаны могли сжигать, Куроко бы давно обратился в пепел, но океаны лишь тянут в свои глубины, заставляют захлебываться, лишают воздуха.
А ему наивно казалось, что он был на безопасной суше.
— Знаешь, Тецу, у меня сегодня свадьба, а я не смог.
И Куроко, словно во сне, молча отодвинулся, впустил Аомине в квартиру, из-за угла выбежал Нигоу и радостно набросился на Аомине, и они, кажется, снова в старшей школе, когда Дайки бросал сумку у входа и играл с щенком, а Куроко с еле заметной улыбкой заварил чай на кухне и доставал любимые ириски Аомине.
Ирисок не было, но был Аомине, стянувший пиджак, Нигоу, запрыгнувший к нему на колени, горячий чай и фильм ужасов на паузе. Аомине рассказывал, что с ним было, спрашивал, что было с Тецуей, и Тецуя завороженно впитывал его голос, мимику, жесты.
Ведь они не вместе. Университетская жизнь прошла, у Аомине были баскетбол и Америка. У Куроко была своя жизнь, и она была важнее Аомине, хоть и вырывать Аомине из нее было как раскроить сердце, вырезать четверть и вставить имплант.
А теперь Аомине говорил, что больше не будет баскетбола. Что у него теперь все сердце заменяет имплант, что у него ничего нет.
Куроко поднял руку и прикоснулся ко лбу все еще говорящего Аомине.
— Аомине-кун, у тебя температура.
*
Аомине повернул кран, и теплая вода начала согревать его мокрую холодную кожу. Трубы старые, отметил Дайки, душ дико шумит. Правда не настолько, чтобы заглушить лихорадочный стук его сердца.
— Я принес полотенца, Аомине-кун, — отворилась дверь.
Аомине отдернул шторку и посмотрел Куроко в глаза. Казалось бы спокойные, но блестящие то ли от злости, то ли от чего-то еще, слабо знакомого. Он все еще казался Аомине нереальным.
— Спасибо, Тецу, — Аомине схватил Куроко мокрой рукой за рукав, и поцеловал. Не так, как в дверях, не с такой болью узнавания, мягко, словно чтобы удостовериться, что это ему не снится.
Куроко отстранился. Его монотонный голос звучал глубже и более взволнованно.
— Пожалуйста. Я постелил тебе на диване.
У Аомине действительно был жар. Приняв таблетки и натянув нелепую старую футболку, что лежала в ванной среди свежепостиранных вещей и была ему впору (но Тецу же жил один, прошла мимолетная мысль), он рухнул на диван и мгновенно провалился в сон.
Куроко провел рукой по отросшим иссиня черным волосам и понял, что не может дышать; его душил слишком знакомый, слишком въевшийся в него запах. Он ушел к себе в комнату и попытался досмотреть фильм ужасов, но месиво на экране складывалось в диковинный паззл из прошлых воспоминаний, склеивался неровной мозаикой из настоящего и нелепых надежд на будущее.
Маньяк на экране умер от рук девушки, медленно и в пытках. И девушка, поняв, что стала монстром, убила себя. Кровь не стирается с рук, говорила она, даже на суше тонувший в океане безуспешно пытается выдавить воду из легких, думал Куроко.
*
Наутро так и не уснувший Куроко разбудил Аомине, проверив температуру и выдав сухой и чистый смокинг. Наверно, он должен был попрощаться. Но он спросил его номер телефона.
— Но я никогда его не менял, Тецу. До вечера.
За закрытой дверью Куроко медленно сполз на пол, гладя подошедшего голодного Нигоу.
Даже если ты на суше, океан всколыхнется и обрушит цунами на тебя. И ничто его не остановит, пока ты оглядываешься и ждешь на краю берега.
Аокуро, Сакурай и гест стар Нигоу, героям по 30 лет, немного романса и ангста.
"Зачем смотреть на океан"Что можно хотеть, если будущая жена похожа на любимую девчонку из порножурналов, секс с ней хорош, да и сама она не самая тупая дура на свете? Это абсолютно нормально; ему тридцать, баскетбольная карьера движется к закату, а накопленного капитала и экономического образования хватит на открытие своего бизнеса. Его невеста — дочь одного из крупных владельцев сети магазинов спортинвентаря, и она без ума от него и зовет ласково "Дай-чан". И те пустота и скука, которые сидят в Аомине и ноют до тошноты, не важны.
Но в прекрасный день свадьбы Аомине захлебывался ими. Гроза бушевала, срывая праздничные ленты и воздушные шары, и пустота внутри, подражая грозе, взбунтовалась. На входе в церковь Аомине вырвало. День свадьбы — день, когда его контракт истекает, и баскетбольный мяч останется пылиться до редких попыток поиграть в стритбол на выходных. Мяч давно превратился в его якорь, сцепляющий прошлое, настоящее, будущее. И когда он исчезнет, Аомине придется найти другую опору. И он видел ее лишь в синих, спокойных и понимающих глазах.
И он убежал.
— Ой, простите, простите!
По крайней мере, он попытался. И чуть не упал в лужу, подхватив какого-то парнишку за собой.
— Аомине-сан?
— Сакурай? Что ты здесь делаешь вообще?
— Эм, я же ваш шафер? Ваша невеста говорила, что я, прошу прощения за нескромность, единственный приятный глазу ваш знакомый, и вы сами не против... Вы не знали? Ой, простите!
Вредные привычки далеко не всегда уходят со временем, подумал Аомине. Хотя, что там привычки, весь Сакурай Рё застыл в возрасте пятнадцати лет и в смокинге выглядит как выпускник средней школы.
— Чудесно, а я с этой свадьбы сбегаю. Расходимся, Сакурай, тебя все снова наебали.
— Я с вами, Аомине-сан, — неожиданно решительно заявил Сакурай. — Простите, но вы явно не в порядке.
И все же люди меняются.
*
Они молча шли кварталов пять под дождем, и Сакурай каждый квартал предлагал Аомине зонт, но тот отмахивался. Когда они дошли до забегаловки, которая стояла на месте старого "Маджи Бургера", Аомине кивнул Сакураю. В забегаловке было почти безлюдно — в выходной день сюда не набивались сотрудники близлежащих офисов, а только пара-тройка прохожих, спасающихся от ливня.
Аомине сел на диванчик, и Сакурай присел напротив него, переводя дыхание; за Аомине трудно было поспеть, учитывая, что у того был баскетбол, а у Рё только баскетбольное кольцо висит на стене в офисе. Он все еще бросает неплохие трехочковые. Метания старого знакомого были ему непонятны, хотя, он догадывался, что это связано с другом Аомине из Сейрина. Только из-за него Аомине терял душевное спокойствие и начинал метаться как зверь в клетке. Или же наоборот, был самим воплощением решительности и мощи.
— Мне нужно найти Куроко, — сказал Аомине, глядя, как с него стекает дождевая вода на деревянный пол.
Взглядом, как будто это что-то хорошее, невольно подумал Сакурай. И достал телефон.
— Я сейчас узнаю, — ответил Рё. — Имаёши-сан точно что-то знает.
Имаёши действительно знал адрес и телефон Куроко. Он даже знал, что приглашение на свадьбу Аомине ему ни к чему. И ни Сакурай, ни, тем более, Аомине не интересовались тем, откуда Имаёши Шоичи знает все про всех. Спрашивать что-то у него может только сам дьявол, думали они.
Аомине, получив адрес, выбежал из забегаловки, расплатившись по счету за себя и Сакурая. Открыв книжечку со счетом Рё увидел обручальное кольцо с завернутой в него тысячей йен.
Возможно, Сакурай — никудышный шафер и больше на свадьбы его не будут приглашать даже случайно, но, кажется, так даже лучше. И он пойдет и принесет извинения за Аомине-сана; Аомине-сан все еще не умеет извиняться, как и прежде.
*
Что можно хотеть, если тебе дали повышение, и теперь ты не только возишься с детьми, но и с куда более невыносимыми взрослыми, твой пёс стареет и прихрамывает на две лапы на прогулках, а дома ждет лишь новый двд с ужасами, свежая пицца и пиво? Это абсолютно нормально, думал Куроко, хоть и грустно немного.
Фильм был относительно неплох, несмотря на простоватый замысел — кто-то переодевается в клоуна и запугивает жителей небольшого городка до смерти. И никто не садился рядом с Тецуей, смотря минут пять в экран и восклицая "а, вспомнил, Тецу, убийца — дворецкий!". Такое позволено было когда-то только Акаши. Ему не было дела до кинематографа, но за те же пять минут он мог предугадать развязку сюжета почти любого фильма. Главное, чтобы была крупица логики, сказал Акаши. И вскоре Кисе радостно начал подсовывать к просмотру трэш.
На двадцатой минуте банка пива опустела, и Куроко поставил фильм на паузу, на трепещущем моменте с девушкой в душе и неведомой тенью за ней. В голове немного шумело от алкоголя и усталости. И звонка в дверь он никак не ждал. Не ждал он и древнего, совсем забытого треска где-то глубоко внутри, как будто его сердце — какой-нибудь грецкий орех, и если взять железные тиски, можно раздавить его оболочку. Раздробить. Сокрушить. До осколков.
— Здравствуй, Аомине-кун.
Аомине все еще целовался, будто старался выпить его душу. Холодный, мокрый, красивый и с яркими-яркими глазами. Если бы океаны могли сжигать, Куроко бы давно обратился в пепел, но океаны лишь тянут в свои глубины, заставляют захлебываться, лишают воздуха.
А ему наивно казалось, что он был на безопасной суше.
— Знаешь, Тецу, у меня сегодня свадьба, а я не смог.
И Куроко, словно во сне, молча отодвинулся, впустил Аомине в квартиру, из-за угла выбежал Нигоу и радостно набросился на Аомине, и они, кажется, снова в старшей школе, когда Дайки бросал сумку у входа и играл с щенком, а Куроко с еле заметной улыбкой заварил чай на кухне и доставал любимые ириски Аомине.
Ирисок не было, но был Аомине, стянувший пиджак, Нигоу, запрыгнувший к нему на колени, горячий чай и фильм ужасов на паузе. Аомине рассказывал, что с ним было, спрашивал, что было с Тецуей, и Тецуя завороженно впитывал его голос, мимику, жесты.
Ведь они не вместе. Университетская жизнь прошла, у Аомине были баскетбол и Америка. У Куроко была своя жизнь, и она была важнее Аомине, хоть и вырывать Аомине из нее было как раскроить сердце, вырезать четверть и вставить имплант.
А теперь Аомине говорил, что больше не будет баскетбола. Что у него теперь все сердце заменяет имплант, что у него ничего нет.
Куроко поднял руку и прикоснулся ко лбу все еще говорящего Аомине.
— Аомине-кун, у тебя температура.
*
Аомине повернул кран, и теплая вода начала согревать его мокрую холодную кожу. Трубы старые, отметил Дайки, душ дико шумит. Правда не настолько, чтобы заглушить лихорадочный стук его сердца.
— Я принес полотенца, Аомине-кун, — отворилась дверь.
Аомине отдернул шторку и посмотрел Куроко в глаза. Казалось бы спокойные, но блестящие то ли от злости, то ли от чего-то еще, слабо знакомого. Он все еще казался Аомине нереальным.
— Спасибо, Тецу, — Аомине схватил Куроко мокрой рукой за рукав, и поцеловал. Не так, как в дверях, не с такой болью узнавания, мягко, словно чтобы удостовериться, что это ему не снится.
Куроко отстранился. Его монотонный голос звучал глубже и более взволнованно.
— Пожалуйста. Я постелил тебе на диване.
У Аомине действительно был жар. Приняв таблетки и натянув нелепую старую футболку, что лежала в ванной среди свежепостиранных вещей и была ему впору (но Тецу же жил один, прошла мимолетная мысль), он рухнул на диван и мгновенно провалился в сон.
Куроко провел рукой по отросшим иссиня черным волосам и понял, что не может дышать; его душил слишком знакомый, слишком въевшийся в него запах. Он ушел к себе в комнату и попытался досмотреть фильм ужасов, но месиво на экране складывалось в диковинный паззл из прошлых воспоминаний, склеивался неровной мозаикой из настоящего и нелепых надежд на будущее.
Маньяк на экране умер от рук девушки, медленно и в пытках. И девушка, поняв, что стала монстром, убила себя. Кровь не стирается с рук, говорила она, даже на суше тонувший в океане безуспешно пытается выдавить воду из легких, думал Куроко.
*
Наутро так и не уснувший Куроко разбудил Аомине, проверив температуру и выдав сухой и чистый смокинг. Наверно, он должен был попрощаться. Но он спросил его номер телефона.
— Но я никогда его не менял, Тецу. До вечера.
За закрытой дверью Куроко медленно сполз на пол, гладя подошедшего голодного Нигоу.
Даже если ты на суше, океан всколыхнется и обрушит цунами на тебя. И ничто его не остановит, пока ты оглядываешься и ждешь на краю берега.
@темы: kuroko, writing shit is my privilege
-
-
13.11.2014 в 04:34анриал чувак
анриал
я захлебнулась в своих чувствах и пошла ко дну. не то что бы я всплывала, но.
ууууууууууууууууууууууууу атмосфера и вкус океана в моем сердечке
-
-
14.11.2014 в 17:06автор, я люблю и тискаю вас сильно-сильно